[Про]зрение - Жозе Сарамаго

Наутро, после завтрака, нашли на карте и на плане города нужные улицы. Ближе всего к дому, где расположилось страховое общество провидение, оказался дом бывшей жены автора письма, некогда обозначенного как первый слепец, чуть подальше жили жена доктора с ним самим, и уж совсем в отдалении – старик с черной повязкой и проститутка. Бог даст, все будут дома. Как и накануне, спустились в гараж на лифте, хоть, по правде говоря, для людей, действующих скрытно и нелегально, это был не лучший образ действия, ибо если до сей поры им удавалось уклониться от недоуменных вопросов вахтера, то: Что за люди шастают туда-сюда, никогда их прежде тут не видел, спросит гаражный охранник, и мы вскоре узнаем, что из этого воспоследует. На этот раз за руль сядет инспектор, которому предстоит самый дальний путь. Он осведомился у комиссара, не будет ли каких-нибудь особых указаний, и услышал в ответ, что особых – никаких, следует следовать общим: Надеюсь только, что хоть ты не наломаешь дров и пистолет оставишь в кобуре. Зачем же я буду грозить женщине пистолетом, господин комиссар, я не из тех, кто. Ладно, после расскажешь, из каких ты, но смотри не забудь – я запрещаю звонить в дверь раньше половины одиннадцатого. Слушаюсь. Покрутись у дома, выпей кофе, если найдешь где, купи газету, поглазей на витрины, думаю, ты еще не забыл, чему тебя учили в школе полиции. Не забыл, господин комиссар. Вот и хорошо, вот она, твоя улица, выметайся. А где мы встретимся, после того, как, спросил агент, нам бы условиться заранее, а то ведь ключ у нас один, и если я, к примеру, освобожусь раньше, домой не попаду. И я тоже, сказал инспектор. Вот жалко, не выдали нам сотовых телефонов, тут бы они как пригодились, заметил агент, надеясь, что рассудительный тон и сияющее утро настроят начальство на снисходительную благожелательность. Комиссар оценил: Пока что будем довольствоваться домашней, так сказать, стряпней, а если дело того потребует, применим и иные методы, что же до ключей, то если министерство разрешит, завтра у каждого из вас будет свой собственный. А если не разрешит. Я улажу. Ну так где же выбрать место встречи, спросил инспектор. По всему тому, сказал комиссар, что мы уже знаем об этой истории, мне придется провозиться дольше вас, а потому оба зайдете за мной, записывайте адрес, надо полагать, внезапное появление еще двоих полицейских окажет на допрашиваемых должное действие. Превосходная идея, господин комиссар, одобрил инспектор. Агент же ограничился согласным наклонением головы, раз уж не смог вслух высказать то, о чем думал, думал же он, что идея-то принадлежит ему, пусть выражена была не впрямую и пришла в голову комиссару окольной тропкой, извилистым путем. Он записал адрес и вышел из машины. Инспектор включил зажигание и сказал: Старается, бедняга, надо отдать ему должное, я, помнится, сам был вроде него, так из кожи вон лез, что постоянно делал глупости, иногда спрашиваю себя, как это я до инспектора дослужился. Да и я тоже. Неужели и вы, господин комиссар. И я, мой дорогой, полицейские в массе своей, в сущности, все одинаковы, а уж там – вопрос везения. И умения. Скажу тебе по секрету, умения недостаточно, тогда как с везением достигнешь рано или поздно почти всего, только не спрашивай, что это такое, везение, потому что ответить тебе не смогу, однако замечал я, что зачастую, если есть у тебя друзья где надо, рано или поздно, говорю, получишь что хотел. Однако же не все дорастают до комиссаров. Не все. Впрочем, полиция не может состоять из одних комиссаров. Как армия – из генералов. Тем временем они уже въехали на улицу, где жил глазной врач. Здесь высади меня, попросил комиссар, дальше пешком дойду. Желаю удачи, господин комиссар. А я тебе. Дай-то бог, чтобы это дело распуталось поскорее, сказать по совести, я чувствую себя как на минном поле. Не дрейфь, беспокоиться решительно не о чем, погляди, как спокойно и мирно в городе. Это-то спокойствие меня и пугает, господин комиссар, город остался без властей, без начальства, без присмотра, без полиции, а никого это не волнует, никому дела нет, и вообще тут тайна какая-то, которую я не могу разгадать. Вот нас сюда и направили разгадывать, умение у нас есть, надеюсь, что и прочее приложится. Вы про удачу, господин комиссар. Про нее. В таком случае – еще раз желаю удачи. И тебе, инспектор, и, кстати, если эта особа, которую мы обозначили понятием проститутка, пронзит тебя обольстительной стрелой взгляда или заголится невзначай, делай вид, что не смекаешь, о чем речь, сосредоточься всецело на интересах следствия, постарайся не уронить высокое достоинство ведомства, к коему мы принадлежим. Там наверняка будет старик с черной повязкой, заметил инспектор, а старики, слышал я от людей сведущих, просто ужасны. Комиссар улыбнулся: Старость уже и меня задела краешком, так что поглядим, даст ли она мне время ужаснуть окружающих. Он взглянул на часы: Уже четверть одиннадцатого, надеюсь, доберешься к сроку. Лишь бы вы с агентом поспели, и тогда уж неважно будет, опоздаю я или нет, сказал инспектор. Комиссар попрощался и вылез из машины, и едва нога его коснулась мостовой, словно именно тут произошла назначенная встреча с собственным его безрассудством, понял вдруг, что не имело никакого смысла так точно назначать время постучать в дверь подозреваемых, раз уж у тех, получивших в дом полицейского, не хватит хладнокровия и не будет возможности позвонить друзьям и предупредить их об опасности, да еще вдобавок оказаться уж до того, до такой немыслимой степени проницательными, чтобы понять, что если сами стали предметом внимания властей, то и друзья их – тоже. И потом, с досадой думал комиссар, совершенно ясно и очевидно, что не только с ними поддерживают они отношения, а коли так, то скольким, скольким еще друзьям должны они будут позвонить. Теперь он уже рассуждал не про себя, а вслух, бормоча проклятия, ругаясь и бранясь: Ну, кто бы мне объяснил, как такой олух мог дослужиться до комиссаров, кто бы сказал, как так вышло, что именно этому дурню правительство поручило расследование, от которого может зависеть судьба страны, кто бы хоть намекнул, откуда этот идиот достал и отдал своим подчиненным приказ, и они ведь, наверно, сейчас ржут надо мной в голос, впрочем, агент-то – вряд ли, а вот инспектор – смышлен, очень даже смышлен, хоть с первого взгляда так не скажешь, а может быть, он прикидывается дурачком и тогда, значит, вдвойне опасен, да, с ним надо бы держать ухо востро и глаз с него не спускать, не дай бог, он распустит это, бывали уж такие случаи, оказывались люди в схожих ситуациях, и результаты были самые плачевные, не помню, кто сказал, что один раз достаточно попасть в смешное положение, чтобы погубить карьеру навсегда. Сеанс безжалостного самобичевания помог. Увидев, что комиссар втоптан в грязь, хладнокровие вернулось, взяло слово и принялось доказывать, что приказ был не такой уж нелепый, а совсем даже наоборот. Представь, не отдал бы ты эти распоряжения, инспектор и агент явились бы в адреса, когда им заблагорассудилось, один, скажем, утром, другой, предположим, после обеда, и вот тогда бы ты на самом деле был все то, чем обзывал себя только что, и даже хуже, если бы не предвидел неизбежное, ибо допрошенные утром непременно поспешили бы предупредить тех, кому допрос предстоял днем, и постучавшийся в их двери допросчик наткнулся бы на линию обороны, прорвать которую, скорей всего, бы не сумел, а потому комиссар ты есть, комиссаром и пребудешь и не только по праву многознания и опытности, но и оттого, что я, твоя хладнокровная рассудительность, вернулась к тебе и помогу расставить по местам все начиная с инспектора, с которым тебе вовсе не надо будет цацкаться, вопреки твоему первоначальному и, уж ты не обижайся, довольно трусливому намерению. Комиссар и не обиделся. Из-за всех этих метаний и терзаний он промедлил с исполнением своего собственного приказа, так что, когда палец вознесенного в лифте на четвертый этаж уперся в кнопку звонка, было уже без четверти одиннадцать.